О красочном спектакле режиссера Филиппа Григорьяна «Сияние» с Алисой Хазановой в главной роли слышали многие, но попасть на него смогли далеко не все — музыкальная постановка в жанре «кабаре», основанная на песнях лидера группы «Гражданская оборона» Егора Летова и рок-певицы Янки Дягилевой, шла на сцене московского клуба Chateau de Fantomas с ограниченным числом зрительских мест. Международный фестиваль-школа современного искусства TERRITORIЯ решил исправить ситуацию и возродить спектакль — 16, 17 и 18 октября его можно будет увидеть на малой сцене Электротеатра Станиславский. Исполнительница главной роли рассказала ELLE о том, как связаны тексты Летова с эстетикой Алисы в Стране Чудес и чем обернулась для бывшей балерины возможность выразить себя через пение.
Алиса, как получилось, что спектаклем «Сияние», который шел на сцене ночного клуба, заинтересовался один из самых влиятельных театральных фестивалей страны?
Во многом, мне кажется, благодаря жанру кабаре. Он не очень освоен в России, но интерес к нему у публики есть. Кабаре — это интимное переживание. За эту камерность я его и люблю. Когда мне предложили сделать проект на сцене «Chateau de Fantomas», мы с Игорем Вдовиным (композитор, музыкальный продюсер спектакля, — прим. ELLE) решили, что будем работать в этом жанре. Но поначалу, когда Игорь только предложил использовать песни Егора Летова, я была в растерянности — вещи-то на первый взгляд совершенно несовместимые.
Вы были поклонницей «Гражданской обороны» до участия в проекте?
Честно говоря, до работы над «Сиянием» я слышала всего две песни: «Дурачок» и «Все идёт по плану». Я всегда больше любила «Кино», да и вообще занималась балетом, а это определяет совершенно другой музыкальный диапазон. Но я очень доверяю художественному вкусу Игоря Вдовина, а он знает творчество Летова вдоль и поперек. И когда мы пришли с этой идеей к Филиппу Григорьяну, который сразу же ей загорелся, я поняла, что есть шанс сделать что-то действительно стоящее и важное. Тихая интонация кабаре очень хорошо раскрывает смысл текстов Летова, как будто высвечивает в новом свете. Ведь язык у Летова невероятно трогательный. Оказалось, что все тексты по сути об одном — о тотальном одиночестве маленького человека. Про это мы и делали спектакль.
Это смелый шаг с вашей стороны — решиться выразить себя через пение. Чем для вас стал этот опыт?
Ну, долгое время я была артисткой балета, а артисты балета, как известно, не разговаривают. В какой-то момент вопрос голоса стал для меня очень актуален. Это совпало с периодом, когда мне предложили сделать моноспектакль «Агата возвращается домой» в театре «Практика» — там мне предстояло час произносить со сцены литературный текст. С тех пор я занялась вокалом. Конечно, за несколько лет профессиональной певицей я не стала, да и не стану никогда, но у меня нет цели удивить кого-то своим голосом. Но спектакль «Сияние» как будто бы не предполагает идеального исполнения, пы не делали мюзикл, мы делали спектакль, где музыка — всего лишь прием, способ. Просто нам троим показалось, что стихи Летова при всей их самодостаточности лучше всего звучат в сопровождении музыки — в этом соединении возникает какая-то магия. Я в данном случае — проводник. В общем-то, тексты Летова — абсолютно не женские, это максимально мужская тяжелая энергия. И это, конечно, тоже прием, который, вероятно, как и музыка, позволяет высветить текст в другом свете. Женщина, которая пропускает все это через себя. Был момент, когда все мое нутро отторгало их, потому что они по своему строению противоречат моей природе. Мне приходилось обезличивать себя, становиться своего рода приемником, через который эти слова проходят и идут дальше.
С учетом мата и мужской подачи, почему в спектакле главная и единственная роль — женская?
Мы сыграли на контрасте, на противостоянии двух эстетик. Филипп Григорьян придумал совместить женскую хрупкость с жесткими текстами и поместить эту смесь в кэрролловскую модель мироздания. Надо сказать, это действительно мой мир. В детстве я была очень похожа на девочку, ставшую прототипом Алисы, и мне всегда были интересны пограничные состояния, когда разница между реальностью и сказкой стерта.
Вы уже долгое время осмысляете тексты Летова. Как думаете, почему они обрели свою актуальность именно сегодня, а не при жизни поэта?
Это свойство многих талантливых текстов. Они опережают время. Я верю, что история развивается по спирали, и мысли, высказанные в прошлом, могут неожиданным образом «выстрелить» в настоящем. В стихах Летова передано щемящее и очень трогательное чувство одиночества — состояние, когда человек осознает, что он один на один с космосом. В наши дни оно присуще многим.
Вы не боитесь критики со стороны поклонников «Гражданской обороны», которые могут не согласиться с вашим видением его творчества?
На показы «Сияния» приходили сердитые люди, которые говорили: «Не трогайте нашего Летова», но потом неожиданным образом принимали нашу трактовку. Лично для меня было важно, что Наталья Чумакова, вдова Егора Летова очень нас поддержала. Весь спектакль буквально пропитан уважением к поэту. Я не отношусь к людям, которые будут вмешиваться в личную жизнь героя, искажать в ней какие-то факты — мне проще вести с художником диалог на творческом языке. Для меня не сама личность является основой, а те обстоятельства, которые сделали ее проводником творческих энергий. Поэтому я и про себя не люблю рассказывать и интервью не даю, если нет повода.
Кстати о поводах — недавно появилась информация, что вы работаете с Максимом Диденко над новой постановкой «Девушка и смерть»…
Да, мы начали репетировать. Для меня это очень интересный опыт, потому что нам предложили сделать спектакль сначала в Лондонском театре «Табернакль», а потом перенести его в Москву. Оказалось, что в Лондоне русский театр очень востребован, но его современные течения туда еще не дошли, так что мы будем являться своего рода форпостом. Пьесу «Девушка и смерть» написал драматург Валера Печейкин — она посвящена тяжелой судьбе знаменитой советской актрисы Валентины Караваевой: в расцвете карьеры она попала в аварию, которая изуродовала ее лицо и лишила возможности сниматься. В результате Караваева решила делать собственное кино и двадцать лет разыгрывала перед любительской камерой сцены из «Чайки». В спектакле мы с моим партнером Алексеем Розиным размышляем о судьбе художника, пытаемся ответить на вопрос о том, что такое жизнь в искусстве.
К моноспектаклям артисты приходят, как правило, спустя годы работы. Вы же начали свою театральную карьеру с постановок, где преимущественно остаетесь один на один со зрителем. Как вы с этим справились?
У меня не было особого выбора! Мне предложили сыграть моноспектакль, и я могла лишь согласиться или отказаться. Решила не отказываться и не пожалела — получаю особое удовольствие от настолько мощного энергообмена со зрителями. Быть один на один с публикой — очень большая, огромная ответственность. Но есть и преимущество — ситуацию контролируешь только ты.
А попробовать себя в классическом театре с большой труппой хотели бы?
Я была бы счастлива. Я пришла на драматическую сцену из Большого театра и привыкла быть частью ансамбля. Если завтра мне предложат сыграть в классической пьесе, над которой будет работать классная команда, я соглашусь. Мне не нравится вписывать себя в какие-то форматы — я хотела бы, чтобы мой опыт и навыки были интересны и нужны кому-то. Как получилось с Теодором Курентзисом, который предложил мне сделать танцевальный спектакль «Распад атома» для Международного Дягилевского фестиваля. Он сказал: «Ты умеешь танцевать и умеешь говорить — я хочу соединить две эти ипостаси, потому что это большая редкость». Мне было очень сложно, но я благодарна за этот опыт.
В прошлом году, выпуская свой режиссерский дебют «Осколки», вы буквально в каждом интервью рассказывали о сложностях, которое испытывает авторское кино в России. В театре противостояние коммерческих и фестивальных историй ощущается так же остро?
Я не эксперт в сфере театральной экономики, но со своей стороны хочу отметить, что театр в России вышел на новый уровень — количество проектов и уровень фестивалей, которые у нас проводятся, свидетельствуют о том, что эта сфера активно развивается. Даже на Бродвее нет такого разнообразия постановок — особенно в рамках современного театра. С другой стороны, эта область, как и любая другая у нас существует на чудовищных контрастах. События, связанные с Кириллом Серебренниковым, лягут черной печатью на наше время, потому что являются зеркалом, которое отражает все, что происходит в стране на глобальном уровне. И мы должны об этом говорить. Кто-то делает это со сцены, кто-то — в социальных сетях. Я не использую свои соцсети для политических заявлений — я вообще человек тихий, интровертный. Но что я поняла абсолютно точно, так это то, что жить в страхе нельзя. Конечно, единственно верного рецепта, позволяющего его победить, нет. Но публичные люди не должны бояться говорить правду, в этом отчасти и заключается их функция.
Станет ли «Сияние», основанное на довольно острых стихах Летова, попыткой политического высказывания?
Никто из создателей спектакля такой цели не ставил. Но я не исключаю, что кто-то из зрителей может воспринять его, как зеркало сегодняшней реальности. Для остальных же он станет историей про странную и одинокуюженщину, живущую в своей музыкальной шкатулке. Этим и прекрасен театр — он дает зрителю возможность изобретать изобретать собственные смыслы.