«Дочь царя — барышня крепкая»: Дарья Урсуляк о главной роли в продолжении сериала «Годунов»

ELLЕ Ксения Годунова — ваша первая главная роль на телевидении. Вы долго ее добивались?

Дарья Урсуляк В общем-то, все как всегда. Мой агент Ира Сойкина написала, что нужно прийти на пробы на исторический проект. Я в тот момент была в таиландском госпитале вместе с дочкой Ульяной, которая подхватила вирус. На пробы приехала сразу же, как вернулась, и плохо понимала, на каком свете нахожусь. Мы поговорили с режиссером Тимуром Алпатовым, и мне показалось, что это может быть трудной и интересной работой. Быстро возник актерский азарт: несмотря на исторический антураж, Ксения показалась мне очень современной героиней.

В первом сезоне мать Ксении Мария Скуратова, которую сыграла Светлана Ходченкова, была настроена крайне феминистически. Ваша героиня унаследовала эти взгляды?

Да, но проявляется это не в прямую. На первый взгляд Ксения кажется скорее символом тяжелой женской доли. В ее судьбе действительно сложился полный набор неприятностей. Сначала она никак не может выйти замуж, потому что все женихи, которые к ней едут, мрут как мухи, а тех, что добрались и понравились, не возлюбил папка и мучает в казематах. Годунов умирает, и она всю жизнь потом ощущает ответственность за страну. Следом еще одно везение: появляется Отрепьев, который объявляет себя Лжедмитрием, убивает всю ее семью, а саму Ксению насилует в темнице и заточает в монастырь. Любая другая на ее месте давно бы сошла с ума, но Ксения девушка стойкая: свою судьбу принимает, но не смиряется, не теряет достоинства и ни на секунду не забывает о том, что она дочь царя. В общем оказывается барышней крепкой. На мой взгляд, сегодня в кино — историческом или современном, — это важный типаж.

Лично вы производите впечатление такой барышни. Вы из хорошей семьи, выросли в актерско-режиссерском окружении. Однако вопреки всем ожиданиям отказались следовать прямо по стопам родителей и пришли в профессию своим путем — через филфак.

Для начала, никогда не думала, что я из, что называется, «хорошей семьи». Одни папы тушат пожары, другие в банке работают, а третьи — снимают кино. Разницы я не видела, и никакого ощущения избранности у меня не было. Более того, подростком мне высокомерно казалось, что мы принадлежим к бессодержательной среде и очень хотелось быть ближе к людям, которые занимаются наукой и пишут книги. Хотелось разговаривать не о театре и кино, а о литературе, филологии, других культурах и языках. Сначала я думала поступать на журналистику, но потом влюбилась в парня, который учился на филфаке, и поняла, что иного пути для меня нет. Увлечение филологией прошло вместе с влюблённостью. Но появилось желание попробовать себя в том, что раньше казалось таким близким и предсказуемым.

Вы снимаетесь у отца и выходите на сцену Сатирикона вместе с мамой. Часто ли вам приходится слышать, что все это — по блату?

Конечно. Люди привыкли к тому, что им подсовывают пустоту под видом актерских династий. Я считаю что зрительское доверие, если очень хочется, можно заслужить. Но не объяснять же каждому, что я открываю двери теми же ключами, что и мои однокурсники, приехавшие в Москву со всей страны. Папа не помогал ни мне, ни Саше (актриса Александра Урсуляк, — прим. ELLE), и мы ему за это благодарны. Когда он, посмотрев несколько претенденток, решил отдать мне роль Натальи в «Тихом Доне», то сказал: «Ты понимаешь, что тебя сожрут?». Я очень хорошо это осознавала, но согласилась не раздумывая, потому что работа с ним стоит двадцати лет съемок в том говне, которое преимущественно показывают на нашем телевидении.

В итоге эта роль стала для вас профессиональным трамплином.

Эта роль дала внутреннее ощущение, что мне как будто есть что предъявить — серьезная работа, за которую не стыдно. Но вместе с этим возникла любопытная тенденция — практически все героини, которых мне предлагают сегодня, в сценарии сводятся к тому, что «она дарила свет» и «была сама чистота». Кинопроизводство в нашей стране очень инертно, режиссеры привыкают к тому, что актер может что-то одно, и не рискуют пробовать его в других образах. Может, не уверены, что он справится. Но в идеале артист должен уметь разное, а режиссер в идеале должен уметь это разное артисту предложить, «повернуть» его. От меня чаще всего хотят одного: «Он будет умирать — ты будешь плакать». А какая я на самом деле, мало кого интересует.

А какая вы?

Давайте я как Форрест Гамп отвечу: «Папа говорит, что я... стервь с мерзким характером». Но и это, хочется думать, не совсем правда. (Смеётся) Тут дело не в том, что здорово всегда играть саму себя — я не думаю, что продержалась бы на этом больше одной роли. Про себя играть скорее интересно, но не всякий материал дает такую возможность и не всякий режиссер.А расширять диапазон важно и приятно. В общем-то в предстоящих премьерах есть движение в эту сторону — в продолжении «Мосгаза» для Первого канала (там я играю неудачливую и страшно беспринципную актрису из 70-х) и сериале «Дети» про 35-летних москвичей, в котором мне досталась роль «другой женщины», а не брошенной жены). А вообще я так люблю работать, что если завтра меня позовут в экспедицию с сарафанами и лаптями, предложат играть крестьянку Марфу— поеду. И буду искать актерский интерес в соблазненной барином крепостной (смеётся).

С легкостью соглашаетесь на киноэкспедиции даже при учёте того, что у вас маленький ребенок?

Да. Что-то похожее на удовольствие я испытываю, исключительно когда работаю как не в себя, разрываясь между работой и домом. При этом я, конечно, все время думаю, что отвратительная мать, и злюсь на то, что после нескольких дней, проведенных дома без работы, мне хочется выть. Чувство усталости и вины — вот мой рецепт гармонии (смеется). И предваряя ваш вопрос: нет, психически здоровой я себя не чувствую.

А счастливой?

Перманентно — нет. Это же какой-то идиотизм. Счастье я ощущаю редко и судорожно, длится это не более десяти секунд. Допустим, после смены, когда я забираюсь под одеяло к уже спящей дочке.

Ваше самоощущение как актрисы изменилось с рождением Ульяны?

Кардинально. Я до нее и после — это два разных человека. С появлением дочери связаны ощущение постоянной уязвимости и зависимости, а с другой стороны — завершенности и неожиданной уверенности в себе. Так совпало, что спустя два месяца после рождения Ульяны состоялась премьера спектакля «Ивонна, принцесса Бургундская» польского режиссера Гжегожа Яжины в Театре Наций, в котором я играла Ивонну. Гжегож захотел, чтобы Ивонна перед смертью в неглиже играла на терменвоксе, пытаясь попасть в ноты. Поначалу я рефлекторно напрягалась: мол, два месяца после родов — не самое подходящее время для демонстрации фигуры. Мы разговаривали, обсуждали, чем для нас является телесность вообще. Тогда я хорошо осознала, что мое тело до родов было просто обычным телом и не несло никакой информации: ни шрамов, ничего. Теперь же на нем есть следы моего опыта, оно само по себе рассказывает историю. Очень важную и сложную. И таким я его люблю гораздо больше. Я перестала чего-либо стесняться.

Ваша актерская карьера развивается успешнее, чем у вашего мужа. Возникают ли у вас из-за этого трудности?

Я не люблю и не понимаю эту категорию в принципе. «Успех», «успешность» — что это за загадочные критерии? Особенно в нашей стране, когда «успешным» зачастую становится то, что, на мой взгляд откровенно плохо. Сама я испытываю какие-то комплексы, но не понимаю, как можно комплексовать, находясь рядом со мной, — тоже мне Сара Бернар. К тому же, по-моему, только от нас самих зависит, как и кем себя ощущают те, кто с нами живет. А уж тем более в случае моего мужа Кости с его роскошной внешностью, ролями в театре Вахтангова и многочисленными поклонницами сериала «Отель Элеон».

Несколько лет назад вы удалили все социальные сети. Почему?

Оказались не нужны. Я предпочитаю фильтровать информацию. А свои фото выкладывать мне скучно. Представьте: сначала ты сидишь несколько часов на гриме и разглядываешь свое лицо в зеркале, затем снимаешься, и снова долго смотришь на это лицо на плейбэке. А потом еще куда-то это утомившее тебя за день лицо выкладывать. И так с пугающей периодичностью. Это ж как авгиевы конюшни чистить...

Многие актрисы используют инстаграм (запрещенная в России экстремистская организация) для рекламных публикаций.

Ну и хорошо, и пускай. Надо делать, что у тебя получается и приносит радость. Я даже свою работу толком прорекламировать не могу — так ненароком подмигнуть «мол, не пропустите нашу премьеру». С контекстной рекламой детских ректальных градусников я тем более не справлюсь.

Но зато здесь самое место позвать всех в театр «Сатирикон» на мои спектакли и напомнить о выходе второй части «Годунова» (смеется).