ELLE заглянул в шкатулку винтажных украшений Ренаты Литвиновой

Так как мой дедушка и папа числились в красавцах, тема соперниц в нашей семье была особенно выстраданной. Помню, как мы с бабушкой смотрели на одну такую искусительницу — она жила в доме напротив и часто выходила на балкон порочно курить! Во-первых, она была «отвратительно худая», как выражалась моя бабуля, будучи в формах, а во-вторых — она вся сверкала брошками и бусами. Издалека неясно было, настоящие это бриллианты или просто бижутерия, но дама эта завораживала. Помню, именно из-за нее мы решили семейно — семилетняя я и бабушка, которая всегда туманилась в вопросах возраста, — пойти в ювелирный магазин.

Там мне были куплены первые сережки с красными камушками. А бабушка Фаина решительно пошла в галантерею и купила себе красные бусы — пронзительного оттенка, как кровь младенца, и сказала, что «это от дурной женской зависти и сглаза». Тут же мы все это надели на себя и по дороге встретили ту самую «прокуренную» Зинаиду. Это было особенное действо, как обе они с колотящимися сердцами останавливались друг напротив друга, здоровались с прищуренными глазами. Зинаида Петровна всегда здоровалась со мной отдельно и почему-то только у меня спрашивала:

— А где Михаил Иванович? Как-то его давно не видно… — и сверкала в меня глазами, брошами и кольцами.

— Дедушка дома уже, — честно отвечала я.

— Как ты на него похожа, — она едва касалась меня холодной своей рукой.

И мы расходились, бабушка ругала меня, зачем я ей все, «как дура», докладываю, ведь он ходит к ней и даже может нас бросить!

Но наш красивый дедушка Михаил совершенно не подозревал, что хочет уйти от нас, он часами читал на диване книги, за обедом и ужином выпивал вино и влюбленно оглядывал нас, увешанных бусами.

Так в моей коллекции любимых украшений появились «бабушкины бусы», которые я ношу до сих пор, вожу из квартиры в квартиру и надеваю их, словно лечусь, когда мне особенно грустно.

Но история с Зинаидой еще не закончена! Однажды, когда меня отправили прогуливать Жулиана — собачку болонистой породы, ужасно злобную, которую все принимали за бешеную, — вдруг появилась она, Зинаида, выбежав из своего подъезда, накинув на шелковый халат беличью шубку. Она поманила меня за собой, я потащила на поводке упирающегося Жуля. Мы оказались у нее в небольшой квартирке. Кашляя, Зинаида отдала мне тайное письмо для Михаила Ивановича.

— Ты спрячь его и передай ему, — попросила она тихо. — Я, наверное, скоро… уеду, и пусть твоя бабушка не сердится на меня. — И она закашлялась в салфетку. Ушла в соседнюю комнату и принесла мне красную сумочку из бархата.

— Мне ее подарил режиссер Блазетти, — небрежно сообщила она, открыла ее, и я увидела на шелке его итальянскую роспись и пожелания. Рядом с зеркальцем. — Теперь она твоя. Давай заверну ее во что-нибудь, чтобы бабушка не заревновала, — предложила она.

Почему мне было ее жальче, чем мою любимую бабушку Фаину? Ее худое пребелое лицо было таким детским и уязвимым, словно она вот-вот расплачется.

Через месяца два ее вынесли во двор в гробу, чем шокировали меня навеки, — она умерла от туберкулеза. Мы стояли с бабушкой на балконе и смотрели, как ее уносят сквозь цветы и вьюны, которые укутывали наши ­окна. ­Дедушка был в командировке и ничего не знал. А у меня осталась ее красная бархатная сумочка. Бабушка сначала отобрала ее, но, когда Зинаиды не стало, вернула со вздохом. Это мои любимые вещи из детства, «с биографией». Уже когда я выросла, обожала бегать в галантерейный отдел с бижутерией — тогда много продавалось чешской, цветной. Потом мне подарили целый мешок винтажных ­брошек Chanel и пояс, словно из бриллиантов, который я вечно прикладываю к голове, потому что он похож на корону. Такого качества сейчас нет, они сделаны словно драгоценности — камни как настоящие, а сейчас все пластмассовое и тут же выпадает, словно ­тебя прошибла молния.

Если анализировать, почему я так люблю «перетопку» в украшениях и не осуждаю себя, когда надеваю сразу несколько брошек, создавая между ними танец, или множество бус — сразу вспоминаю женщин, которые меня воспитывали! В бабушке всегда была эта царственная манера: красные губы бантиком, суровые начерненные брови, сладкий запах «Красной Москвы» и кольца, броши, сумочки с драгоценными пуговицами… Я даже приумножила и довела до максимума ее стиль «быть на пике красоты», как она выражалась. Примерный солнечный смысл я нашла в коллекциях испанского бренда Сarrera y Carrera — бриллиантовые звезды, змеи, цветы — они, как доспехи королевских особ, отвлекают недобрые взгляды, защищают тебя и веселят. Я всегда была уверена, что украшения радуют и тебя, и окружающих.

Как-то во время съемок «Последней сказки Риты», где в основном я сама сочиняла костюмы, в Питере зашла в антикварный магазин и нашла старинную корону. Она уже вся потрескалась, видимо, ценные камни из нее повынимали, но остался бисерный жемчуг и мутные зеленые и красные камни — она сразу довершила в моем воображении образ ­Смерти, которая появляется то там, то здесь в ­образе веселого медработника или сказочного персонажа с косой и в короне. Примерно такую я нарисовала и заказала по своему эскизу у дизайнера Константина Гайдая.

А эта винтажная осталась поводом-прообразом у меня дома как драгоценный артефакт. А вообще-то я ничего не храню — всегда использую ­либо в театре, играя роль, либо в кино. Как ни странно, старые вещи смотрятся в кадре «богаче», чем новые. С возрастом их качество повышается, и я никогда не боялась старинных украшений — они либо сразу нравились, либо нет. И перестала расстраиваться, если вещь пропадала или была украдена: все в этой жизни и так дано нам во временное пользование — как предметы, так и объекты любви. Пространство словно вытесняет нас, чтобы наше ­место занял кто-то другой, который наденет твое кольцо, как свое, и оно обрадует его.