Пару лет назад МакКуин, шотландец по происхождению, организовал шоу под названием «Насилие над Шотландией» в память о резне, которую устроила Британия в Шотландии в XVIII веке. Девушки выходили в разорванной одежде, а из-под шотландских юбок у них виднелись бинты. «Пресса меня распяла за это, — вспоминает он, — но я рад, что это сделал».
Циники поговаривают, что МакКуин тщательно просчитывает свои шаги, чтобы привлечь к себе внимание прессы. Сам же он утверждает, что всего лишь обнажает уродливую правду перед глухой ко всему публикой.
«Когда я начал устраивать свои шоу, я стремился показать журналистам то, что они как раз совсем не хотели видеть: голод, кровь, нищету. Смотришь на всю эту «фэшн-тусовку» в их дорогих прикидах и темных очках и понимаешь, что они никакого понятия не имеют о происходящем в мире. Их интересы ограничиваются рамками моды. Я трачу деньги на свои шоу для того, чтобы показать этим людям другую сторону жизни. Пусть они испытывают ненависть и отвращение — меня это вполне устраивает. Буду знать, что хоть какие-то чувства в них пробудил».
Конечно, до магазинов доходят лишь некоторые из эктравагантных, шокирующих своей откровенностью и кричащей сексапильностью моделей. «В коллекциях от кутюр я имею право выражать себя как модельер в такой степени, в какой считаю нужным. В прет-а-порте попадают лишь элементы этого самовыражения. К сожалению, все мы прекрасно знаем, что большинству нужен лишь какой-нибудь классический жакет. Но это не моя проблема», — МакКуин усмехается. Горечь по поводу ограниченного мышления массового покупателя очевидна, хотя его высказывания по этому поводу не так резки, как можно было бы ожидать. «Я никому никогда не говорил: если ты не носишь мою одежду, ты безнадежно отстал. Все очень просто: человек должен чувствовать себя хорошо в одежде. Не чувствуешь себя хорошо — не покупай. И все. Я создаю свои модели для сильной, независимой женщины, которая знает толк в вещах. Журналам мод платят за то, чтобы они говорили: надо носить это и то. А моя женщина не терпит диктата».
Женщина, без страха обнажающая грудь, если ей того хочется. Женщина, сбивающая с толку длиной — вернее, почти полным отсутствием длины — своей юбки. Женщина-сила, женщина-власть. Разве вы не видите в этом почтения к ней, преклонения перед ней и даже любви? Да он же чистой воды феминист, этот МакКуин. Он на нашей стороне. «Я всегда пытаюсь создать равные условия для женщин и мужчин. Я феминист в мужском обличье, — говорит он. — Я не хочу, чтобы женщина выглядела слабеньким, наивным существом, окутанным облачком шифона. Пусть этим занимаются другие. Моя женщина должна быть сильной, чтобы противостоять любому давлению на нее. У меня три сестры, и я неоднократно имел возможность наблюдать все страдания, которые доставляли им мужчины. В этом, наверно, корни моих феминистских настроений». А красота... «Красота — в сердце смотрящего, — мудро изрекает он. — Что толку пытаться быть красивой для всех? Все равно для кого-то вы будете выглядеть безобразно. А для кого-то будете воплощением прекрасного... Как я сам, например». Ответ на вопрос об отношении к собственной внешности был кратким: «Лучше спросите, что думает по этому поводу мой муж. Мой Маррей. М-а-р-р-е-й. Так и запишите».
Разговор мягко перетекает в область чувств. Страстный, романтически настроенный, наивный. Приверженец моногамного брака. Во главу угла ставит доверие. Дает людям только один шанс. Если вы не способны оценить это, второго шанса у вас не будет. Ревнив ли он? Да не то чтобы он был ревнив, просто не любит когда из него делают идиота... «Ой-ой-ой, что-то мы слишком увлеклись личным... — смеясь, кричит он. — Давайте дальше».
Наивный и романтический человек не раз кричал совершенно иные вещи. В том же журнале Details описывается такая ситуация: «...Ведущая передачи о моде на итальянском телевидении жалуется, что простояла на улице целых два часа, прежде чем ей разрешили пройти на показ. «Мне пятьдесят лет, — говорит она МакКуину, — и со мной нельзя так обращаться. Как вы вообще это объясняете?» — спрашивает она. МакКуина начинает бить дрожь, лицо его становится ярко-розовым. «Чего вы тогда пришли, если вам здесь не нравится. Не нравится — идите домой!» Сотрудник Kashiyama встает перед камерой и закрывает объектив ладонью, требуя прекратить интервью. «Если вам не нравится это е...е шоу, — орет МакКуин с такой силой, что голос его срывается, — идите на ..!»
Ему постоянно не хватает времени. Настолько, что он даже не смог присутствовать на показе своей коллекции для Дома Givenchy в московском метро. Прилетел — улетел. «С самого начала своей работы у «Живанши» я работаю без перерыва. У меня иногда нет времени сделать то, что делает каждое человеческое существо. Вот так вот я для вас это мягко сформулировал, хотя мог бы сказать что-нибудь грубое», — он явно доволен своей вежливостью. Не терпит вопросов о будущих коллекциях: «Ребята, я делаю 10 коллекций в год. Откуда я знаю, что будет завтра?! Это физически невозможно. Какой будет моя следующая коллекция, я начинаю понимать только тогда, когда вижу кусок ткани на манекене. Мир в том виде, в каком он сейчас существует, не имеет будущего. Давайте попробуем для начала прожить несколько дней».
Говорят, МакКуин зарабатывает около миллиона долларов в год, однако есть сведения, что его больше интересуют разные авантюры и острые ощущения, нежели деньги. Он продает под собственной маркой очки, дамские сумки, шарфы и прочие аксессуары в Японии и в то же время отказывается от многих других заманчивых предложений. «Я не произвожу духов, банных полотенец, детских одежек. Не обращайтесь ко мне за постельным бельем, потому что у меня вы его не получите. А если и получите, то оно будет все в пятнах, — говорит он. — Я бешусь, когда вижу повсюду мою одежду. Я не хочу одевать всех подряд, потому что мне не все нравятся».
Меньше всего он похож на модельера. Если представить себе этого человека в традиционном «портновском» стиле — с большими ножницами в руке, задумчиво склонившего голову набок над куском ткани, — получится очень смешно. Кто-то говорит, что он напоминает рок-музыканта... Не знаю. По-моему, он больше похож на двоечника. Он ерзает на стуле в унылом предвкушении вопросов, «которые слышал уже миллион раз». В течение разговора неоднократно произносит пресловутое английское слово из четырех букв, но при этом я ловлю в выражении его лица тень смущения. Смущение? Видеть его на лице человека, которого называют «лондонским горлопаном», «хулиганом от моды», «белой вороной»? Неожиданно.