Екатерина Сюрина, сопрано, родилась в Екатеринбурге
«Решение стать оперной певицей пришло не сразу, но семья во многом предрешила мою судьбу. Мама, актриса драматического театра, и отец, художник и ювелир, привили мне любовь к искусству. И огромную роль сыграла моя бабушка — решительная и выдержанная по натуре женщина, на которую я всегда равнялась. Именно бабуля купила мне билет до Москвы, когда я собралась туда, поступать в Консерваторию. Без нее я, возможно, не реализовала бы это решение. Но в дороге из Екатеринбурга в Москву я сильно простудилась и на всех экзаменах в Консерваторию говорила почти шепотом. Мне посочувствовали и посоветовали поступать в ГИТИС, так как экзамены там были позже. Я успела поправиться и выступила там более удачно, тем более что очень чувствовалась поддержка руководителя курса Александра Тителя и других педагогов, особенно Игоря Ясуловича. Не получив нужного количества баллов в Консерватории, я уж было собралась уехать домой, но они уговорили меня остаться и довести дело до конца. Учась на третьем курсе, я узнала от своего педагога Эммы Тиграновны Саркисян о прослушивании для постановки «Риголетто» Верди в Новой опере. Волнуясь и почти не надеясь, я первый раз пела на сцене! И очень удивилась, когда меня приняли в театр. У меня ведь не было еще никакого сценического опыта, но мне доверили одну из главных партий, и я очень благодарна тем людям, которые дали мне возможность проявить себя. На премьере я пела с самим Дмитрием Хворостовским, а дирижировал Евгений Колобов — все было как в чудесном сне! Меня заметили и пригласили на прослушивание, организованное крупным европейским агентством. Так я получила свои первые контракты за рубежом и дебютировала в Венской государственной опере, в Ковент-Гардене, Ла Скала, Метрополитен-опере. Мысли покинуть Россию у меня никогда не было, но мой график спектаклей оставлял все меньше и меньше времени для пребывания дома. Даже сейчас, после рождения сына, я по-прежнему «живу на чемоданах», хотя это дается уже не так легко... Мой муж, Чарлз Кастроново, тоже оперный певец. Мы познакомились с ним на постановке «Любовного напитка» Доницетти в Берлине. Это была любовь с первого взгляда! Все как в сказке: музыка, чувства главных героев, которые были и нашими чувствами тоже, счастливый финал, который так редок в опере… Так что, можно сказать, мы поженились на сцене. Позже состоялась и официальная свадьба в России и в Америке».
Екатерина Губанова, меццо, родилась в Москве
«Когда я начала заниматься вокалом, у меня не было цели стать певицей, просто хотелось испытать себя: получится ли? Я пела в хоре, а в восемнадцать поступила в Московскую консерваторию. Но тогда я понятия не имела, что это за профессия. Между сольным оперным пением и пением в хоре огромная разница. Самое страшное, оказывается, выходить одной на сцену. Поначалу хотелось провалиться сквозь землю или сбежать. Но со временем я втянулась и поняла, что пение — дело всей моей жизни. Решение уехать в Европу было принято спонтанно. Я заканчивала второй курс и прослушивалась в Театр Станиславского, где мне сказали, что я толстая, страшная и старо выгляжу (в двадцать-то лет!). Я была обижена на все и на всех, забрала документы из Консерватории — и уехала учиться в Академию Сибелиуса, в Хельсинки.
Надо сказать, сейчас действительно довольно строгие требования к внешности оперных певиц. Хорошо это или плохо, сказать трудно. Конечно, приятно, когда на сцене красивый человек. Но певица с прекрасным голосом «в крупной упаковке» порой оказывается «за бортом». Современные режиссеры любят раздевать на сцене, хотят больше движения. А крупному человеку сложнее реагировать на эти запросы. Могу судить по себе, поскольку раньше я была полнее. Пару лет назад я сильно похудела — на 15 килограммов. На работу это произвело неожиданный эффект. Я пела в Швейцарии в «Норме» Беллини довольно успешно. Позже, постройнев, я приехала петь туда же, ту же роль — и успех был сногсшибательный! Тогда-то я и поняла, что публика верит в любовь на сцене больше, когда оба героя привлекательны.
Хельсинки были выбраны как место для учебы, потому что мы семьей ездили туда летом отдыхать много лет подряд, у меня там есть родственники, то есть Финляндия не совсем чужая страна. Но самый ценный опыт я получила позже, в Ковент-Гардене, в Лондоне, где я стажировалась два года. Вот где нас муштровали! И, по-видимому, не зря. Скоро я уже участвовала в постановке «Тристана и Изольды» Парижской национальной оперы. С нее-то и началась моя настоящая профессиональная карьера... С моим графиком гастролей личная жизнь пока никак не складывается, но я уверена, что все впереди. Певцы не всегда живут на чемоданах. Многие имеют постоянный контракт в каком-либо театре и живут в основном постоянно в одном городе. У меня все складывается иначе. Первые годы, когда каждая новая работа была в новой стране, в новом театре, было невероятно интересно и одновременно очень тяжело. Сейчас, когда я могу выбирать, где мне работать и сколько, жизнь стала спокойнее. В Россию езжу в основном по приглашению Валерия Гергиева участвовать в постановках и концертах Мариинского театра.
В нашей профессии во всех странах не совсем здоровая конкуренция, но в России — особенно. Слишком много талантливых певцов, театры редко дорожат своими солистами. Это то, что я слышу от своих коллег, работающих в России. На себе проверять что-то не хочется. Организация, опять же, хромает. Оговорюсь, что к Мариинскому театру никаких претензий, спасибо Валерию Абисаловичу».
Ольга Перетятько, сопрано, родилась в Санкт-Петербурге
«Сколько себя помню, я всегда пела. Сначала на семейных торжествах: когда приходили гости, родители ставили меня, маленькую, на стул — и я пела, получая от этого огромное удовольствие. Потом пришло время музыкальной школы с ее конкурсами и концертами, я участвовала в каких-то фестивалях, школьных праздниках, музыкальных олимпиадах... То, что мое увлечение перешло в профессию, в общем, вполне закономерно. Хотя был период, когда я не верила в себя: в музыкальном училище, когда я училась на дирижерско-хоровом отделении в самые трудные для каждого человека 15—18 лет. В хоре учат не выделяться, твоя индивидуальность немного стирается. Помню, в то время моему папе приходилось подолгу со мной разговаривать, внушать веру в себя и в свои силы — он буквально заставил меня снова петь сольно. Но благодаря своей дирижерской «базе» мне сейчас намного легче, чем моим коллегам без подобного образования, быстро учить партии.
Идея поехать учиться в Берлин возникла после первой туристической поездки туда. Тогда мне был 21 год. Я просто влюбилась в этот город. Помню, как я часами бродила по улицам, по паркам и набережным, по всем музеям и театрам, куда только могла попасть, всматривалась, вслушивалась в незнакомую еще немецкую речь. Я сходила на прослушивание к профессору Берлинской консерватории, просто найдя ее телефон в адресной книге и принеся в подарок арбуз. Не помню уж, почему именно арбуз... Мы обсудили, над чем мне надо поработать. Вернувшись в Петербург, я подготовилась вместе со своим педагогом Ларисой Гоголевской и через полгода успешно сдала вступительные экзамены. Причем все было поставлено на карту — я подала документы только в одно учебное заведение. Сейчас я считаю это безрассудством, но до сих пор в некоторых ситуациях у меня опять возникает подобное чувство: «все или ничего», «все на красное». И обычно интуиция не подводит.
Поначалу было непросто, я не знала языка, у меня не было денег. Своего профессора я выбирала по «языковому признаку», просто я говорила на английском, а ее имя — Бренда Митчелл. Но попадание получилось стопроцентным, мы понимаем друг друга с полуслова. Она же мне и помогла найти крошечную стипендию, на которую я выживала первое время, пока меня никто не знал. А потом появились концерты, первые небольшие гонорары. Но я знала, что сначала будет трудно, и не жаловалась.
В Берлине мы познакомились с мужем, он учился в той же консерватории, только на другом отделении — он контрабасист. Забавно, что мы не замечали друг друга раньше, хотя оба учились в Петербурге, практически в одном здании. Я рада, что Стас музыкант. Мне не надо ему ничего объяснять про специфику моей профессии, ну и конечно, у нас очень много общих интересов и тем для разговора. Звездой я себя не чувствую. И вообще, «звездность» — это неправильное состояние, очень опасное. Нужно быть честной с собой, а все остальное — мишура».