В первые дня февраля фонд поддержки современного искусства Якутии Ayarkut запустил программу
«Голоса земли» дарит нам всем возможность прикоснуться, увидеть, услышать холод и север. Здесь можно услышать, как звучали древние шерстистые мамонты, населявшие Арктику в период плейстоцена, и треки звезд золотой эры якутского хип-хопа, которые кропотливо собирает автор паблика көҥүл сир («Земля свободы»).
На протяжении 3 месяцев на платформе будут происходить онлайн-показы фильмов из авторских подборок кинокураторов, собираться микстейпы музыкантов, подкасты и записи театральных спектаклей, проводиться онлайн-дискуссии и выставка современного искусства, исследующая художественный потенциал голоса.
17 января в Российском Этнографическом Музее закрылась выставка- трансформация «Сырое и приготовленное», придуманная по следам Первой Коми биеннале современного искусства, созданной Пьером Броше. Выставка успешно поднимала темы многообразия культурных ландшафтов и этнолокальных идентичностей Русского Севера и всей России. Современное искусство в Этнографическом музее столкнуло на первый взгляд несовместимое — зрителей современного искусства и поклонников Этнографического музея в его обычном понимании.
Оба проекта объединяет тема исследования холода и севера, а также художественный руководитель фонда Ayarkut Александр Буренков, который в обоих случай выступил куратором. Выставку «Сырое и приготовленное» он курировал вместе и по приглашению Пьера Броше.
Именно поэтому Александр Бланарь решил встретиться с Пьером Броше и Александром Буренковым и поговорить о том, зачем ходить современному человеку ходить в Этнографический музей, а также о самом главном тренде сейчас — Русском Севере.
ПБ В июле 2020 г. ко мне обратился бывший министр культуры Республики Коми с предложением обновить Национальную Галерею Республики Коми, которая существует уже давно, и где экспозиция почти на протяжении 25 лет не менялась. В 2021 году Республика отметила 100 лет. Решили, что национальная галерея должна быть обновлена. Я приехал туда в июле, а в сентябре 2020 г. стал президентом Национальной Галереи — это пост, который мне дал возможности не столько руководить галереей, а именно сделать вот эту переработку, которая была нужна.
А почему именно формат биеннале, а не выставки?
ПБ Сначала мы изменили полностью экспозицию в галерее. В честь 100-летия министр попросил меня сделать мегасобытие уровня биеннале. С Мариной Лошак мы придумали название «Новое открытие севера», опираясь на историю с приездом Кандинского в 1889 году в Вологодскую губернию на землю коми-зырян. В Национальной галереи есть большая коллекция работ XIX века и начала XX: Айвазовский и так далее — российских и европейских художников, которые в XIX веке в основном путешествовали в Италию, в Испанию, в Крым, на север Африки и рисовали картины на теме «юг». Путешествие на север было достаточно редким в XIX веке. И лишь Кандинский был одним из немногих, кто сказал, что для него вот это было важно. И мы подумали, что «Новое открытие севера» — это как раз то, что происходит сейчас. В Национальной галерее Республики Коми есть ещё и большая коллекция работ, которая связана с созданием союза художников в Коми уже в 20х-30х годах 20 века. Коллекция в основном состоит из картин художников, приезжающих в регион по идеологическим причинам или принудительно. С 1925 года и до конца советского периода — 1991 года, произведения искусства приобретались или предлагались художниками, транслирующими свои впечатления о ландшафтах, культурах, народах Коми региона. И вот летом и осенью 2021 г. 23 приглашенных художника отправились в творческие экспедиции в разные районы и населенные пункты Республики Коми, чтобы изучить регион и познакомиться с представителями коренных народов: «коми-зырян» и «ижма-коми», а также ненцев на крайнем севере. Мы думали, что такое событие может и повториться каждые два года в форме биеннале.
Почему север снова становится модным? За последнее время появилась не только Коми биеннале, но и ЦСИ «Сияние» Андрея Малахова в Апатитах и фонд современного искусства AyarKut в Якутии, программами которого занимается Александр. Получается, по большей части, шумит сейчас как раз Русский Север — это совпадение?
АБ Перечисленные инициативы — далеко не все, что происходит сейчас с современным искусством на Русском Севере, а лишь некоторые из тех проектов, которые находятся сейчас на слуху, и мне даже обидно, что в Москве плохо знакомы с реальной картиной многочисленных сильнейших культурных инициатив, годами последовательно и кропотливо развивающих локальную художественную среду, зачастую тихо и самоотверженно, не надеясь на внимание столиц. Среди местных культуртрегеров — архангельский региональный Центр современного искусства ARKA, арт-резиденция и музей «Марьин дом» в Чаколе, международная исследовательская и проектная платформа Arctic Art Institute Екатерины Шаровой с их ежегодным Arctic Art Forum и другими многочисленными проектами, полярная арт-резиденция PolArt в Норильске, арт-резиденция «Никель», резиденции в Петрозаводске, Сортавале, Костомукше, «ФМ-резиденция» в Мурманске и другие проекты независимой кураторской группы Fridaymilk, самый громкий из которых фестиваль Inversia, который пройдет в этом году в начале февраля и куда я собираюсь поехать. Если говорить о притягательности образа Русского Севера, сформированного самыми разными факторами — от окраинного положения, слабой освоенности территории, северорусских диалектов, старообрядчества, народного православия — в первую очередь он неотделим от северной природы: суровых лесов, раздолья лугов, мощных валунов на побережье Белого моря, арктических просторов, особых цветовых сочетаний, романтического образа последнего фронтира, края земли, территории отважных людей. Не только ландшафт, но и уникальное культурное наследие, и образ жизни на русском севере формируют уникальную среду общения, атмосферу места, необходимую как раз для развития в том числе творческих индустрий. Все это не может не быть колоссальным источником вдохновения для интерпретации художниками.
Другой интересный момент, что символика Русского Севера создается и воспроизводится в самых различных и региональных, локальных контекстах — даже упоминая Якутию, совершенно другую часть континента и культуру, не совсем правомерно говорить о Русском Севере, который ограничен европейской частью России, хоть мы и привыкли уже к обиходному применению термина «Русский Север» к месту и не к месту — посмотрите хотя бы фильм Юрия Дудя, упорно называющего Колыму Русским Севером. Идея выставки «Сырое и приготовленное» в Российском этнографическом музее как раз заключалась в осмыслении этой географии, попытке понять, какие связи могут возникнуть между современным искусством и экспонатами самых разных регионов, воспринимаемых как часть северной культуры, насколько проблемы, которые исследовали художники в специфическом контексте конкретной коми-зырянской, коми-ижимской и коми-пермяцкой культур, актуальны для соседних или удаленных территорий, каким новым добавочным смыслом они наполняются и как преломляются через призму традиционных культур других народностей. Что же такое Русский Север и где проходит его граница, где проходит граница и между традицией и современностью, между этнографическим экспонатом и художественной интерпретацией — эти вопросы были отражены и в пластическом решении экспозиции в Этнографическом музее, и в образовательной программе. Можем ли мы использовать обобщающие определения, вроде гомогенизирующего термина «Русский Север», сводящего воедино, казалось бы, самые разные культуры, этносы и регионы, и может ли обмен визуальными кодами внутри одного гиперрегиона послужить основанием для лучшего понимания между людьми разных национальностей? В какой-то мере выбранная форма тотальной интервенции на двух этажах постоянной экспозиции поставила под вопрос и сам музейный принцип деления по региональному и этническому признаку, а значит, и всю музейную систему классификации.
А не кажется ли со стороны, что это такое насаждение и врывание? Что все остальное современное искусство успело захватить, остались только самые холодные регионы по всему миру (смеётся)
ПБ Нет, я думаю, что здесь есть еще концепция конца XIX — начала XX вв, что если ты ищешь настоящего русского человека, его корни, русский архаизм — ты должен его искать на севере. Со стороны художников есть и сегодня большой интерес к корням и к народам, которые живут на севере — сейчас не так много людей в России которые имеют такие мощнейшие отношения с природой и с культурными традициями.
АБ Я предлагаю все-таки не мыслить в терминах «насаждения сверху» и, опять же, не думать о Русском Севере в стереотипах неосвоенного пространства. Повторюсь — его культурный ландшафт наполнен и самобытными художниками, и вполне значимыми проектами и инициативами — от фестиваля Dark Ecology до Arctic Art Forum — которые из-за сцентрированной на столицах информационной среды не всегда получают должного внимания на федеральном уровне, что приводит к тому, что о проектах зачастую лучше знают коллеги в Скандинавии, нежели в России. Разумеется, мы должны быть предельно внимательны к работе с таким контекстом, российская среда особенно чувствительна к колониальной риторике, которая может проявиться в тональности проектов, их дискурсивности, органичности контексту, понимании не только передовой критической теории, но и запросов среды. Я не вижу ничего плохого в межрегиональном или международном сотрудничестве, приглашении кураторов и художников из других географических контекстов, ведь в конечном счете важным становится, не откуда человек, а насколько глубоко он смог погрузиться в локальную специфику, прочувствовать место, предложить инновационные способы его осмысления, вовлечь местную среду в диалог. Не нужно забывать, что устойчивые представления о Русском Севере как о заповедном месте, о памятнике отечественной и в том числе мировой культуры, сложились в конце XIX и начале XX веков, во многом, благодаря именно усилиям устремившимся на Русский Север из Москвы художников. Более чем сто лет назад художники русского авангарда Александра Экстер, Ксения Богуславская, Казимир Малевич и другие создали свои супрематические работы по мотивам народного творчества, вышитые впоследствии артелью вышивальщиц, объединив профессиональное искусство и опыт народных умельцев на выставке «Современное декоративное искусство. Вышивки и ковры по эскизам художников» проекта «Вербовка». Времена меняются, но до сих пор исторический облик сёл и городов, народные ремесла и промыслы, фольклор, обряды, праздники и ритуалы являются главным символическим капиталом этого региона, обеспечивающим устойчивость и привлекательность в том числе творческих проектов этого региона. Современные кураторы в последние десятилетия, разумеются, обращаются к новым стратегиям, сформированным постколониальной и деколониальной оптиками, экологической проблематикой, идеями ретерриториализации искусства, глокальности, включения в художественный процесс знания коренных народов, возвращения к традиционной культуре и фольклору. Помимо частных инвесторов и компаний, которые открывают на севере свои музеи, фонды в регионах, мы наблюдаем большое количество низовых инициатив, самоорганизаций, формирующихся вокруг отдельных профессиональных микросообществ или энтузиастов.
Этнографический музей, приезд туда и трансформация в Петербурге — это было сделано для привлечения большего внимания?
АБ Свободный формат выбора художниками направления для резиденции и темы исследования позволил каждому участнику Первой Коми биеннале поставить собственные вопросы и задачи, во время одного события провести несколько разных, но взаимосвязанных микроисследований, выработать собственные, органичные именно их практике стратегии автоэтнографии, антропологического анализа или полевых исследований. Эти исследования продолжились в других местах или эволюционировали в новые проекты — например, Алиса Горшенина продолжила исследование знаний о фольклоре, полученных в Коми, уже в Архангельской области, в резиденции центра современного искусства ARKA в рамках выставки «Дневник северных вод», и в Этнографическом музее решила показать уже не выскатывание об Уральском море, а новую инсталляцию «Северным русалкам на зимовку необходимо пальто» — в диалоге с витриной, посвященной старорусскому обряду ряжения в русалок. Каждый художник выбирал себе место в Этнографическом музее, которое могло бы обогатить его высказывание новым смыслом, поместить в совершенно иной контекст, который мог бы быть интересен даже тем, кто видел экспозицию в Национальной галерее в Сыктывкаре. Экспозиция стала попыткой предложить музею сценарий возможности диалога современного искусства и постоянной экспозиции традиционного этнографического музея, культуры одного региона с культурами других народов страны. Работы современных художников становились инструментом для ремедиации и альтернативного прочтения постоянной экспозиции и фактом внедрения их в музейные витрины создавали новую ситуацию сопространственности артефактов различных национальных культур, выявляя неочевидные связи между ними и раскрывая их богатство в новом свете.
АБ Работы «ломали» традиционную логику таксономии и каталогизации экспонатов этнографического музея, вызывая ситуацию «системного сбоя» в традиционном музейном нарративе, вступая в диалог с артефактами других национальных культур, выявляя тем самым неочевидные связи и параллели между ними и задаваясь вопросом о возможностях постэтнографического музея, развитии подобных институций на постсоветском пространстве. Идея диалога культур, временных пластов, традиционной культуры и современности нашла отражение и в некоторых работах. Так, Ян Гинзбург, не участвовавший в Коми биеннале, приехал в Сыктывкар в резиденцию уже к закрытию проекта и создал для выставки в Петербурге работу «Коррозия перевода», взяв за основу поврежденный коррозией эмалированного листа железа, найденный в Троице-Стефано-Ульяновском монастыре в Коми. На листе изображены две женщины: одна диктует текст письма, а другая переводит с устного коми на русский письменный. Лист представляет таблицу с прейскурантом цен на написание адреса, писем, переводов и других документов. При этом, портреты написаны в наивном советском стиле, близким по манере к Павлу Леонову, Аркадию Петрову, а объявление-вывеска отсылает к работам Комара, Меламида и Ильи Кабакова. Художник в качестве решения инсталляции идет по пути достраивания изображения: так отрезанный кусок металла, обрывающий текст и изображение, создает пространство для фантазии.
Для выставки я предложил название, отсылающее к классическому труду «Мифологики. Сырое и приготовленное» Клода Леви-Стросса, составившего подробные записи легенд и преданий индейских племен Северной и Южной Америки и выявившего скрытые закономерности мифа как такового. В книге основополагающие для всех мировых культур представления о природе взаимоотношений и диалектики согласия между естественным («сырым») и приобретенным («приготовленным»). В случае с выставкой современное искусство, основанное на методе художественной рефлексии — то самое «приготовленное» (актуальные формы), — интегрируется в «сырое», в естественность народной традиции, в собрание артефактов культуры и быта; архаическим формам, под которыми подразумевается классическая экспозиция музея этнографии, придается новый импульс, основанный на динамически развивающихся генах креативных индустрий.
АБ Более того, проект стал первой выставкой современного искусства, прошедшей в Этнографическом музее впервые за 30 лет, после того как в 1991 году группа художников круга «Новой Академии» провела в Мраморном зале выставку «Геополитика», вдохновившись проектом Жана-Юбер Мартена «Маги Земли». Изменить это консервативное положение дел и устроить в музее, существующего в логике географии советского периода, неожиданную встречу с современностью тоже было амбицией проекта.
Не знаю, я не частый посетитель этнографического музея, но мне кажется, что они приходят туда вот если честно даже не знаю зачем.
АБ Я все-таки хотел бы разрушить такие предубеждения об этой институции, потому что Этнографический музей довольно популярен у петербургской творческой молодежи и не только.
При этом, вы говорили, что не все даже петербургские художники-участники выставки были в этом музее до проекта. Получается, аудитория современного искусства более закрытая?
АБ Мы все так или иначе живем навязанными нам культурными стереотипами и образами, и очень важно сохранить в себе умение открывать какие-то вещи для себя заново. Пересматривать фильмы, которые не нравились в юности, но вполне могут понравиться сейчас, смотреть искусство, которое в новом контексте может раскрыться совершенно по-новому, открывать в более осознанном возрасте музеи, которые казались невероятно скучными в школьные годы. Петербургский музей «Современное искусство в традиционном музее», ставший визитной карточкой фонда «ПРО АРТЕ» уже больше 20 лет дает возможность по-новому взглянуть на самые неожиданные большие и малые музеи. Минувшим летом выпускники совместной магистерской программы Музея «Гараж» и НИУ ВШЭ организовали «Музей искусственной истории», тончайшую интервенцию в пространства Дарвиновского музея, где произведения современного искусства встречались с естественнонаучными экспонатами, а осенью команда Art.Itmo Residency в рамках Ars Electronica провела «Заземление», тончайшую интервенцию современного искусства в Музей почвоведения им. В.В.Докучаева на стрелке Васильевского острова. Я видел оба проекта, и каждый из них позволил посмотреть по-новому не только на музеи, но и на выставлявшееся в них искусство. Коми биеннале, насколько я понимаю, тоже ставила перед собой цели разрушить стереотипы о Русском севере и создать повод для знакомства с богатейшей традиционной культурой края, который в представлении огромного количества россиян находится где-то в Сибири.
Понятно что никто не любит об этом рассуждать, но что зритель должен почувствовать помимо задавания вопросов? Вот я приеду и просто пойду по этой выставке, какие ощущения по вашему зритель должен испытать?
ПБ Страсть.
К северу?
ПБ И к северу, и к современному искусству. Увидеть мир глазами другого человека — очень ценный опыт, который наиболее ярким образом может предстать именно в современном искусстве. Видеть красоту мысли другого человека, пытаться дешифровать его визуальную чувствительность и поэтику, — это очень увлекательно. Художники, оказавшись в Коми в ситуации полевых исследователей, примеряли на себя роль путешественников, первооткрывателей, этнографов и антропологов, были вынуждены искать новый язык для выражения себя как художника, работая «в поле» и пытаясь, оказавшись в новом территориальном контексте, схватить собственную идентичность, поэтому зачастую обращались к стратегиям автоэтнографии, запускали механизмы саморефлексии и самоидентификации, происходящей через осмысление своей связи с конкретным местом, вырабатывали свой подход к рассмотрению проблемы ускорения истории и исчезновения памяти, а также проблем личной и национальной идентичности в глобализированном мире.
Как вы думаете, что от вашей выставки испытает неподготовленный зритель?
АБ Откликов и мнений может быть так же много, как и самих людей. Для меня важно, что все представленные на выставке художественные проекты представляют собой совершенно разные позиции на взаимоотношение искусства и этнографического материала, выполнены в тональностях в диапазоне от ироничного эксперимента до беспристрастного исследования, и показывают интерес авторов к самым разным темам: от трагических страниц в истории края и памяти политических репрессий Речлага в 1937 году (в проекта Игоря Самолета, Тима Парщикова и Тани Ахметгалиевой) до адаптации архаичных мифов в современной популярной культуре (Ульяна Подкорытова, Родион Китаев) или амбициозных попыток представить спекулятивное будущее развитие традиционного народного промысла с использованием новых материалов (Даниил Антропов), придавая ему тем самым импульс для дальнейшего развития.