Режиссер Оксана Карас о новой драме «Выше неба», Докторе Лизе и работе с Чулпан Хаматовой

27 июня на экраны выходит драма режиссера Оксаны Карас «Выше неба», получившая на фестивале «Кинотавр» приз за лучшую женскую роль. В центре сюжета — история первокурсницы Саши (Таисия Вилкова), которая вместе с родителями (Виктория Толстоганова и Алексей Агранович) приезжает на отдых в подмосковный санаторий и в первый же день сталкивается с тремя неожиданностями: собственной пробуждающейся чувственностью, привлекательным сыном одного из постоянных отдыхающих (Филипп Авдеев) и таинственным трупом в канаве. С первых кадров, вдохновленных заблюренными абстракциями американского фотографа Сола Лейтера, режиссер настойчиво пытается запутать зрителя: то намеком на детективный сюжет, то мистическими мотивами (действие фильма происходит накануне Ивана Купалы), то явным перекосом в сторону сказа о первой любви. Однако стоит лишь на секунду расслабиться, как история в духе копполовских «Девственниц-самоубийц» виртуозно разворачивается в сторону драмы о разрушении семьи и личном крахе образцово-показательных родителей, готовых на все, лишь бы причинить побольше счастья любимому отпрыску.

ELLE встретился с Карас сразу же по завершении съёмок ее нового проекта — байопика «Доктор Лиза» с Чулпан Хаматовой в роли российского врача, благотворителя и общественного деятеля Елизаветы Глинки, трагически погибшей в 2016 году. Как бы неожиданно это ни прозвучало, но у «Выше неба» и «Доктора Лизы» гораздо больше точек пересечения, чем может показаться на первый взгляд.

Оксана, фильм «У ангела ангина» вы заканчивали на восьмом месяце беременности, весь рабочий период «Выше неба» кормили сына, а сейчас, будучи на последних сроках, закончили съемки проекта «Доктор Лиза». Не могу не спросить: как внутренняя мама уживается с внутренним режиссёром?

По большому счёту прекрасно. Я так не планировала — так складывается жизнь. Режиссерская профессия не предполагает декрета: на второй день после родов ты выходишь и продолжаешь работу, потому что невозможно организовать себе три параллельные жизни — в одной ты снимаешь кино, во второй занимаешься исключительно детьми, а в третьей ты волшебная нимфа, которая не вылезает из фитнес-клуба и спа. Все происходит здесь и сейчас, а приоритеты расставляются очень ситуативно. Наверное, когда я беременная, артистам достается меньше любви, чем обычно, потому что большая ее часть отдается растущему внутри меня человеку. В остальном мой функционал тот же. Мозг не выключается, энергии и сил хватает на смены с переработками , и только я сама знаю, как тяжело вставать в пять утра, потому что на последних сроках все время хочется спать. Есть и позитивные моменты. Мой сын, которого я таскала с собой на съемочную площадку «Выше неба», научился ходить в десять месяцев. Сначала он ползал и помогал выкладывать долли — это такие рельсы, по которым ездит тележка с кинокамерой— над ним все подшучивали и говорили, что когда он вырастет, станет дольщиком. В какой-то момент он, видимо, обиделся и решил пойти (смеётся).

Вы говорили, что изначально сценарий «Выше неба» задумывался как история травматичных и созависимых отношений матери и дочери. Что повлияло на его трансформацию в сторону драмы о расставании?

За четыре года, которые ушли на поиски продюсера и бюджета, сценарий изменился сам собой. Менялась жизнь, менялись мы со сценаристом Катей Мавроматис. Мне захотелось больше конфликтных сцен родителей и детей, больше сцен с папой. Незаметно для нас самих первоначальная задумка трансформировалась в сторону истории о распаде семьи, о фейковых и подлинных ценностях, которые связывают людей после двадцати лет брака. Мне кажется, что в семье не бывает одного системного сбоя, одной трещины — это всегда воронка, в которую втянуты все члены семьи. Если система сбоит, то трясет всех. В «Выше неба» хотелось исследовать тему, которая близка любому зрителю. Каждый из нас оказывался в ситуации распада отношений, обнаруживал себя перед пустотой и пропастью с любимым человеком.

На эту тему снято много фильмов — их действие, как и в вашем кино, часто развивается на отдыхе.

Да, это такой архетипический сюжет, часто встречающийся и в реальной жизни. Когда семья оказывается вне дома и привычной системы координат, например, в каком-нибудь пансионате или доме отдыха, нарушается ее ежедневный режим, разрывается сложившийся годами поведенческий паттерн. У людей нет никаких дел, все что им нужно — посвящать время друг другу. И вот тут обнаруживается страшная вещь: их больше ничего не связывает. Распад произошёл давно, просто этого никто не заметил. На фоне драмы, которую переживают родители, контрапунктом развивается история влюбленности их младшей дочери — тоже не совсем простая, болезненная. Ведь дети заложники тех семейных моделей и схем, в которых выросли. Получится ли у молодых героев стать счастливыми, мы не знаем.

Насколько история героини Таисии Вилковой, страдающей от гиперопеки своей матери, автобиографична?

Все сюжеты мы достаем изнутри, потому что если у тебя нет точек соприкосновения с историей, кино просто не получится. Конечно, это моя история, но ни в коем случае не в буквальном смысле. Негармоничные отношения с одним из родителей, в частности, с матерью — случаются очень часто. Мне необязательно быть автобиографичной, чтобы исследовать обстоятельства, в которых родитель начинает воспринимать своего ребенка как собственность. Не в качестве отдельной личности, а как продолжение себя. Когда он пытается залечить свои внутренние раны за счёт детей, будучи сам травмированным ребенком. В фильме есть сцена, когда становится понятно, почему героиня Виктории Толстогановой выстраивает все семейные отношения через дочь и так невыносимо страдает от того, что девочка выросла и больше в ней не нуждается. К сожалению, эта модель отношений очень распространенная. Не было задачи делать из героини монстра — скорее, она такая же жертва, как и ее близкие, которыми она отчаянно манипулирует, в конце фильма приходя к состоянию тотального обнуления. Ей предстоит проделать большую внутреннюю работу и компенсировать тот дефицит любви, который она долгие годы компенсировала за счет гиперопеки над дочерью и манипуляций с мужем. Это единственный шанс для нее снова начать жить.

Алексей Агранович и Виктория Толстоганова в совместном интервью рассказали, что изначально вы не хотели брать на роли родителей реальную пару.

Это не совсем так, я просто не представляла, кто мог бы подойти — у нас не так много кинопар. Я долго искала актрису на роль мамы, ко мне приходили прекрасные артистки, но партнерство с папой как-то не складывалась. Когда до съемок оставалось два месяца, продюсеры посоветовали посмотреть Лешу Аграновича, который мне запомнился отличной ролью в сериале Алёны Званцовой «Частица вселенной». Леша согласился на пробы, но сказал, что придет с женой, потому что убежден, что это ее роль. Как только Вика вошла в комнату, у меня внутри что-то щелкнуло. Ничего особенного не произошло — просто пришла большая русская актриса. Мы начали делать пробы сразу же со сцены близости. Это была их первая совместная работа, я видела, что она давалась непросто, но бэкграунд их долгих отношений в реальной жизни наложил свой отпечаток — такой синергии в кадре я не встречала больше ни у кого. Нужно обладать большой внутренней свободой, чтобы не испугаться заглянуть за край и почувствовать на себе, что такое супружеское выгорание. Мы часто шутили по поводу фильма «С широко закрытыми глазами» (исполнители главных ролей Том Круз и Николь Кидман, сыграв пару, переживающую кризис, расстались после съемок, — прим. ELLE), но я уверена, что в реальном партнерстве Вики и Леши мы ничего не нарушили. Они не просто крутые артисты, они — личности, которые умудряются уживаться вместе и подчеркивать достоинства друг друга.

У вас большой опыт съемок с молодыми артистами, а каково было работать с актерами «сорок плюс»?

Я не воспринимаю человека с точки зрения возраста. Более того, я убеждена, что его просто не существует. С Семеном Трескуновым, сыгравшем главную роль в «Хорошем мальчике», у нас почти двадцать лет разницы, но мы считаем друг друга лучшими друзьями. Он вытаскивал меня из депрессий и до сих пор является единственным человеком, которому я могу позвонить среди ночи , и услышать самые правильные для меня слова поддержки. Семен вундеркинд, а может — немного старик в душе. И к физическому возрасту это не имеет никакого отношения.

А с коллегами по цеху дружите?

Да, конечно. Меня очень вдохновляют Наташа Мещанинова, Аня Меликян, Нигина Сайфуллаева, а фильм Наташи Меркуловой «Человек, который удивил всех» вообще потряс меня до глубины души и продержал несколько месяцев. Мне кажется, девочки-режиссёры дружат между собой больше мальчиков. Может, у нас меньше развито чувство соперничества. К примеру, работая над текстом к фильму «Доктор Лиза», я в какой-то момент зашла в тупик — мне срочно нужен был сценарист со стороны. Наташа Меркулова посоветовала мне обратиться к Наташе Кудряшовой — я и не знала, что она не только актриса и режиссер, но ещё и пишет. Так вот Кудряшова оказалась самой правильной кандидатурой , она добавила в характер героини Елизаветы Глинки объем и жизнь. В итоге Чулпан Хаматова, исполнительница главной роли, дала окончательное согласие на участие в проекте. Так что можно сказать, что мы все живём в одной большой песочнице и хотим, чтобы хорошего кино было больше.

Вам не было страшно браться за такую непростую героиню как Елизавета Глинка?

Поначалу нет, но после того, как все мои друзья друг за другом позвонили мне и сочли своим долгом сказать «Беги!», я стала задумываться. Слава Богу, что не сбежала (Смеётся). Понятно, что неоднозначная для некоторых людей фигура Елизаветы Петровны перекроет любые художественные достоинства картины, а возникший хайп станет ещё одним поводом перемыть ей кости. Но во время съёмок я убедилась в том, что мы делаем честное и правильное дело. У меня никогда ещё не было такого объемного кастинга. В сценарии есть четыре главные роли, а дальше он распадается на эпизоды и микроэпизоды. Так вот, к какому бы актеру, в том числе народному, я ни обращалась, мне никто не отказал — даже если я предлагала роль на тридцать секунд. Мы получили огромную поддержку со стороны Глеба Глебовича Глинки, мужа Елизаветы Петровны, который не только помогал в работе над сценарием, но и пустил нас снимать в их квартиру на Сретенском бульваре. Я десять раз переспросила его: «Глеб Глебович, вы уверены? Нас пятьдесят человек съемочной группы, мы вам там все разнесем». На что он пошутил: «Оксана, я 30 лет жил с Елизаветой Петровной — чем ты хочешь меня напугать?». Конечно, у нас возникали споры: он боролся за правду жизни, мы — за художественную правду. Но я неизменно убеждалась в его искренней заинтересованности в этой истории. Он даже попросил себе микроэпизод в картине — его можно будет увидеть среди бомжей на Павелецком вокзале, которых опекала Елизавета Петровна.

Пытаетесь ли вы в своей картине полемизировать с людьми, у которых непременно возникнет желание, как вы говорите, вновь перемывать кости Елизавете Глинке?

Мы специально поместили действие картины в апрель 2012 года, чтобы не касаться темы Донбасса и Сирии. Я считаю, что люди, которые пишут про нее все эти чудовищные вещи, просто никогда не пытались поставить себя на место человека, чья жизнь целиком и полностью была посвящена помощи другим. Им не понять, на какие внутренние компромиссы иногда приходится идти, чтобы спасти жизнь одного ребенка. По большому счёту, это мы виноваты в том, что такие люди как Лиза должны были действовать в ситуации военных действий. Она врач, и ее задача, грубо говоря, — выносить раненых с поля боя. Если власть пытается использовать ее в своих интересах, то это наша вина, потому что это мы продолжаем поддерживать эту власть. Проблема обезболивания онкобольных детей до сих пор не решена должным образом на законодательном уровне, хотя с событий, описываемых в фильме, прошло 7 лет.

При этом перед нами стоит непростая задача: мы не снимаем житие Святой Елизаветы. Это будет кино про живого человека, который действовал, любил, совершал ошибки и обожал свою работу. Мы старались решать многие сцены иронично, чтобы драма рождалась по результату, а не по ходу фильма. Я очень рада, что Чулпан этот подход поддержала.