ELLE Ваши картины представлены во всех главных музеях мира — от Третьяковской галереи до Музея Гуггенхайма. Вы замечали, что в разных странах их воспринимают по-разному?
ЭРИК БУЛАТОВ Я думаю, что сейчас молодые люди, скажем, в России и в Европе не сильно отличаются друг от друга. И я заметил, что на сегодняшний день к моим работам больше всего интереса именно у молодых — и в Москве, и в Париже, и в Лондоне. Это меня очень сильно радует, кажется важным.
За кем из современных авторов вы с интересом следите?
Мне нравятся Ансельм Кифер и Дэвид Хокни, англичанин, живущий и работающий в Америке.
Вы когда-нибудь покупали картины других художников?
Нет, никогда.
А вы знаете, кто покупает вас? Общаетесь с кем-то из коллекционеров?
Мы, конечно, знаем, кто эти люди, но обычно не очень тесно общаемся с покупателями. Особенно если картины приобретают на аукционе. Если продажа происходит через галерею, то тогда общаемся, но эти отношения не назовешь близкими.
Можете назвать несколько имен? У кого есть ваши работы?
Например, Вячеслав Кантор, который живет в Лондоне, у него очень хорошая коллекция моих картин, и отношения у нас с ним приятные. Владимир Семенихин и его жена Катя, которым я очень обязан в жизни. Моя первая выставка в Москве, в Третьяковской галерее, была целиком их инициативой, и они ее финансировали. Если бы не они, может, ничего этого сейчас и не было бы.
Какие работы вы не продаете?
Несколько работ мы с Наташей (Наталья Булатова, жена художника. — Прим. ELLE) держим у себя. Они для нас персонально очень важны, и совсем не хочется без необходимости с ними расставаться. Но мы обязательно показываем их на выставках. Например, есть такая картина «Дверь». На ней действительно ничего, кроме закрытой двери, и не нарисовано. Другая — «Дверь открыта», моя последняя картина, которая еще нигде не была показана. Или «Подсосенский переулок», где мы живем в Москве.
Просто вид с балкона. И, конечно, очень значимая для меня работа «Белая точка». На ней изображен черный квадрат и отмечена белая точка. Черное в данном случае — не поверхность, а некое пространство. И как бы из-под него, из глубины, идет свет. Наше сознание открыто к тому, что находится за пределами того мира, который мы можем видеть. А по ту сторону определенно есть что-то еще...
С чего начинается каждая новая работа?
Обычно все начинается с какого-то впечатления. Впечатлений в жизни очень много, каждый день что-то происходит — и в сознании, и снаружи. Как вдруг! Какое-то одно конкретное впечатление требует моего выражения. Я чувствую потребность найти для него визуальный образ, выразить, дать имя.
Вы рисуете сразу на холсте?
Нет, сначала на бумаге. Делаю подготовительные рисунки цветными карандашами. Обычно в голове в этот момент ты очень ярко видишь образ, который хочешь показать. Но когда пытаешься его материализовать, то получается что-то совершенно непохожее. И вот тут начинается работа — я делаю массу подготовительных рисунков, пока не увижу, что это ТО САМОЕ. После этого могу начинать большую картину.
У вас есть ученики?
Нет. Почему нет? Мне никто это никогда не предлагал (смеется). Конечно, какое-то влияние я на других оказывал, помогал молодым художникам сформироваться в искусстве. Но называть их моими учениками я не могу. В Европе я немного пробовал себя в роли педагога, неделю преподавал в Швейцарии.
Но быстро понял, что эта работа совершенно не для меня. Каждого человека надо понять, вкладываться в него очень серьезно, но тогда у тебя просто не останется сил заниматься своим делом.
Вы каждый день рисуете?
Да, каждый день. За редким исключением. Например, когда нужно сходить в музей.
Что из последнего вам понравилось? Где вы получили то самое впечатление?
Что-то я давно нигде не был… Я настолько тяжело и трудно делал свою последнюю картину, что все никак не мог от нее отлучиться. И никуда не ходил. Последнее, где я был, — Центр Жоржа Помпиду. Там была очень хорошая выставка кубистов, которую я с большим интересом посмотрел. До этого — в Лувре.
Лувр или Эрмитаж?
В Эрмитаже много произведений, связанных исключительно с Россией. Все эти генералы 1812 года. Из основной коллекции слишком много было распродано. Остался Рембрандт, хотя и не весь. Да и самый лучший Тициан, к сожалению, ушел. У Лувра в этом отношении коллекция несравнимо больше.
Где приятнее всего «висеть»? Какой музей, где вы представлены, — особый повод для гордости?
Приятно, когда твоя работа нравится и оценена. Что бы там ни говорил Александр Сергеевич Пушкин — «Хвалу и клевету приемли равнодушно», — думаю, он сам не мог придерживаться этого правила. Все-таки хвалу принимать гораздо приятнее, чем клевету. В Центре Помпиду в постоянной экспозиции теперь есть мои картины, и они очень хорошо там экспонированы. И этот факт мне, конечно, льстит.
У вас дома я неожиданно увидела портрет Клинта Иствуда вашего авторства. Что с ним связано?
Я не хотел во что бы ты ни стало делать именно портрет Клинта Иствуда. Да и какой же это портрет, если я полностью замазал ему лицо?! На самом деле это была целая серия картин, где передний план был смазан красным. Идея была в том, что мы не можем одновременно находиться сразу в двух пространствах. Например, мы включаем музыку и просто слышим слова, которые не имеют к нам никакого отношения. При этом мы продолжаем находиться в собственном жизненном пространстве. Но если вдруг нас что-то сильно потрясает в книге или в фильме, то для нас этот персонаж становится реальным, мы его страдания воспринимаем как свои. В этот момент мы оказываемся целиком в пространстве искусства. И так, поочередно, мы можем находиться то в одном, то в другом месте, но не в двух одновременно.
И я подумал: а что если персонаж из пространства искусства попытается выскочить в наш мир? Граница двух пространств (а я уверен, что она непроходима) срежет героя, как стекло. Отсюда и красная краска на лице. С одной стороны, красный — самый близкий цвет. С другой — это и физиология, кровь. Мне показалось, что Клинт Иствуд — как раз тот человек, который постоянно находится между искусством и масс-медиа, мечется туда-сюда. И в итоге выпадает и оттуда, и отсюда. Это положение я и выразил.
У вас дома много книг. Что вы читаете?
Чепуху. Читаю, чтобы не думать, чтобы отдыхать. Я очень устаю каждый день. Серьезную литературу становится читать трудно, хотя я все равно это делаю. А в самолет, поезд, в кровать перед сном беру детективы. Автор, который мне больше всего подходит, — Устинова.
Сегодня искусство — это обязательно некий опыт. Зрителю уже недостаточно «просто смотреть», нужно участвовать. С этим связана мода на иммерсивные спектакли и интерес к перформансам. Как вы относитесь к такой эволюции искусства?
Искусство всегда старалось эту границу между собой и жизнью нарушить. Но каждый раз обнаруживается, что это сделать невозможно — граница по-прежнему есть, просто она теперь передвинута. Но желание искусства включить зрителя в свое пространство было всегда. Когда вы смотрите на «Березовую рощу» Левитана, вы просто в нее попадаете, забывая — хорошая это живопись или плохая. Или «Боярыня Морозова» Сурикова — вы моментально включаетесь в ситуацию противоречия! В ХХ веке, когда работал Малевич, зрителю прямо предлагалось взять те же инструменты, что и художник, работать вместе и менять жизнь. Я тоже всегда старался максимально открыть картину, чтобы зритель мог в нее войти.
К разговору про сотрудничество. Недавно вы сделали специальную этикетку для лимитированной коллекции шампанского «Абрау-Дюрсо». В чем была задумка? Как вам такой опыт?
Шампанское — это праздник, радость. Быть к этому причастным — приятно. В то время когда поступило предложение о сотрудничестве, я работал над картиной «С днем рождения, Наташа». На ней изображена Наташа и моя рука с бокалом. Так вот этот бокал и лег в основу этикетки.
Вы много занимаетесь плакатной живописью. Какой лозунг у сегодняшнего общества?
8 февраля в Музее современного искусства в Шарлеруа в Бельгии открылась моя выставка. Только слова, никаких предметных изображений. Например, большой семиметровый монумент, состоящий из четырех слов: «Все не так страшно». И вторая работа, она еще не закончена: «Друг вдруг враг. Враг вдруг друг». Это очень про сегодняшний день.
Читайте также:
Как модный уличный художник JR превратил Лувр в оптическую иллюзию
Paco Rabanne выпустил коллекцию футболок с художником Питером Сэвиллом
Работами каких художников вдохновлены коллекции сезона осень-зима 2019